Артём Злобин: “Мы задаем вопросы и даем зрителю ‘воздух’ для размышлений”

— Артём, ты очень ярко ворвался в театральную историю. А как у тебя появилась потребность в театре?

— Я начал интересоваться театром еще в детстве, ходил в театральную студию в своем родном городе Новосибирске. Большую роль сыграло то, что родители прививали мне любовь к театру. Став старше, у меня появился интерес к сцене, актерской профессии, к режиссуре, в том числе. Я понял, что хочу попробовать себя в этой сфере. Как сказал мой мастер (прим. редакции — Лев Эренбург), если вы понимаете, что ничем другим заниматься не можете, то занимайтесь этим. Но если вам кажется, что вы хотите еще заниматься чем-то другим, например, выпечкой или фотографией, а при этом вам нравится актерская или режиссерская профессия, то лучше выбирайте выпечку или фотографию. Если у тебя нет полноценной уверенности в том, что это тебе органично, то лучше и не начинать. Профессия сложная, романтизированная. Многие думают, что она про овации и признание, но ведь это все достигается с большим трудом.

— А какие тебе нравятся режиссеры, может кому-то подражал?

— Я люблю работы Ларса фон Триера, Ингмара Бергмана, Михаэля Ханеке. А когда начинаю делать спектакль, то часто ищу референсы в фильмах или музыке. Если я ощущаю эмоционально какую-то схожесть или связь, то от этого стараюсь отталкиваться при создании новой постановки.

— А как подбираешь произведения для спектаклей?

— У каждой постановки есть своя история. Не могу сказать, что есть определенные принципы, по которым подбирается материал. Если бы это было так, то отрезались бы пути в разные другие направления. Сейчас мне интересно работать с классикой, я хочу уйти в классические тексты, драматургию, прозу. Мне это интересно, потому что другие мои постановки были по современным пьесам. Конечно, призма сегодняшнего дня в любом случае сохранится в моих работах и какие-то мои ощущения, рефлексия от этого тоже останутся.

— Артём, для новой работы ты взял повесть Ф. М. Достоевского “Кроткая”, почему?

— Изначально, мне поступило предложение поработать в Театре юных зрителей имени А. А. Брянцева. Мы начали обсуждать разные произведения, по которым я мог бы поставить спектакль. Я предложил список того, что мне было бы интересно сделать, из него выбирали материал актуальный для театра. А еще отталкивались от труппы и от пространства, потому что каждая сцена диктует свои условия игры.

— Повесть много экранизировали, смотрел что-то перед началом работы?

— Нет, я специально блокирую все, что уже было сделано по этому материалу, чтобы создать свое поле, понять свои ощущения и мысли. Конечно, какие-то спектакли и фильмы по “Кроткой” я когда-то смотрел. Но сейчас у меня не было такой задачи, мне хотелось от этого отойти и посмотреть на произведение своими глазами.

— По сюжету повествование идет от лица рассказчика, он же является и главным героем, мужем. Также он рассказывает про свою жену и Лукерью, которая работает у них в доме. У тебя будет такое же трио в спектакле? Или добавлял героев?

— Да, у нас будет три персонажа: он, она и Лукерья. Многие меня спрашивают, почему я опять ставлю одноактный спектакль, где участвуют три артиста. Я иронизируя отвечаю, что это моя “трилогия созависимости”. Конечно, это шутка, на самом деле так просто совпало.

— Мы можем сказать, что у Достоевского рассказчик, это и есть главный герой, который повествует свою историю?

— Всё так, есть определенная сводка, что рассказ написан по реальным событиям. Достоевский писал, опираясь на новость из газеты, где говорилось, что девушка выпрыгнула из окна с иконой. Получается, что рассказ — это некая ретроспектива. Герой хочет в чем-то себя утешить, где-то винит жену, пытается проанализировать случившееся, но это необратимая история. При всем желании главного героя собрать пазл иначе и отмотать время назад... по факту, все остается так же, как и было.

Мы перекладываем эту историю на язык сцены, адаптируем ее, показываем киноленту событий, которая дает возможность зрителям проследить трансформацию героя.

— Как создавалась инсценировка?

— Я специально не адаптировал текст под наши дни. Мне хотелось сохранить язык. Конечно, мы где-то используем живую речь, потому что это этюдный метод. Мы ищем что-то свое, артисты много предлагают своих идей. Как я уже сказал, текст мы сохранили, но материал у нас получается вне времени, то есть, мы не апеллируем к конкретным годам. Это будет микс, эклектика из нескольких времен.

— Артистов выбирал сам или тебе кого-то предложили?

— К счастью, у меня была возможность выбрать артистов самостоятельно. Я ходил на спектакли, смотрел на актеров, отталкивался от своих ощущений. Если честно, то достаточно быстро определился с тем, кто будет участвовать в спектакле. У меня был, конечно, страх первой репетиции, что мы встретимся, и я пойму, что в чем-то ошибся. В плане того, что из-за меня человек будет делать то, что ему не особо следует. Но все прошло хорошо, первая репетиция подтвердила, что мой выбор был правильным, и что все артисты на своем месте.

— Ты сказал, что спектакль будет вне времени. И если Достоевский закладывал то, чтобы показать реалии своего времени, то что закладываешь ты?

— Сложный вопрос, потому что спектакль еще не выпущен. А как говорит мой мастер: “Смыслы в спектакле переворачиваются каждый раз, каждую репетицию, потому что мы находимся в поиске”. Не исключено, что я сейчас расскажу одно, а на деле выйдет другое, и это абсолютно нормально. Что касается каких-то реалий, то есть определенная бытовая конкретика. Кто эти люди друг другу, как они жили до того момента, как встретились, что меняется, когда они начинают жить вместе, а потом разъединяются. Всё это понятные вещи, которые многим из нас могут быть близки. Можно сказать, что конфликт подсмотрен с обычной квартиры, где люди, которые живут вместе, сталкиваются с различными трудностями: эмоциональными, бытовыми, материальными и другими. Каждая пара, каждая семья справляется с ними по-разному… или не справляется. Это в том или ином смысле и про созависимость, и про стокгольмский синдром, и про абьюз. Сейчас эти термины начинают искажаться и входить в привычный обиход. Они несут другой смысл, нежели чем в них закладывали.

Конечно, еще есть мотив того, как любить, и совпадают ли представления о любви с тем, как это видит другой человек. Поэтому, я и возвращаюсь к классике… Зачастую, ты берешь классический текст и понимаешь про что он. Автор дает тебе подсказки, как бы намекая, как можно ответить на тот или иной вопрос. К сожалению, в современной драматургии не всегда так. Бывает, что люди иногда заигрываются с формой и забывают про смыслы.

— Получается, ответ найдешь сам…

— Я согласен с мыслью, что искусство задает вопросы, а не отвечает на них. Но тут формулировка вопроса очень важна. Условно, какую проблему ты пытаешься вскрыть.

— Артём, если очень грубо говорить, то получается, что спектакль про любовь и взаимоотношения между людьми. А что для тебя значит любовь?

— Сложный вопрос… Первое слово, которое мне пришло на ум, это болезненность. Конечно, когда ты влюблен, это ощущение лихорадки, в чем-то приятной. В этом и есть парадоксальность чувства, ты к нему тянешься, оно тебя захлестывает, и при этом выбивает из твоей привычной жизни. А особенно, если ты немного закрытый человек или реалист, что, кстати, относится к главному герою. Понятно, что мы все хотим испытать чистые и прекрасные чувства, но у этого есть разные формы. А наши бэкграунды иногда препятствуют этой условной “сказке”, о которой мы мечтали. Что значит уважать другого человека? Что значит прислушиваться к нему? Способны ли два человека из разных миров соединиться? А через что они должны пройти? Кто-то должен переступать через себя, чем-то жертвовать или нет? Эти вопросы всегда будут без ответа, никто не сможет дать на них хоть какой-то конкретики. Потому что каждый из нас индивидуален, у каждого из нас своя история. Наш спектакль не скатывается к какой-то морали или нравоучениям. Мы задаем вопросы и даем зрителю “воздух” для размышлений.

Фотографии предоставлены ТЮЗом им. А. А. Брянцева