Владимир Кузнецов: “Мне бы хотелось повести серьезный разговор о нашем предназначении”

— Владимир, как началось ваше сотрудничество с Театром юных зрителей им. А. А. Брянцева?

— Наше знакомство началось, когда я привозил в театр свои другие спектакли из Владимирского театра, в котором служу. Спасибо, Светлане Васильевне Лаврецовой (прим. редакции — директор театра), которая заинтересовалась моими работами и позвала в ТЮЗ поставить спектакль.

— Вы сразу же выбрали для постановки повесть Виктора Астафьева “Царь-рыба”?

— Как всегда выбор материала — это задача непростая. Нужно угадать не только то, что сегодня будет звучать современно, но и то, что отзовётся в актёрах конкретного театра, ведь распределение ролей — дело очень важное! Материал выбирали долго. Я предложил несколько произведений, из которых мне одобрили Астафьева “Царь-рыбу”.

— Ваш спектакль приурочен к 100-летию со дня рождения писателя?

— Астафьева я взял не потому, что у него юбилей. Я стараюсь обходить такие даты. Потому что это уже тенденция, если у нас год Пушкина, то все ставят спектакли по его произведениям, год Островского — в театрах один Островский. Повод, что у писателя в этом году столетие, конечно весомый, но мне кажется, выбор произведения должен возникать из внутреннего беспокойства. “Царь-рыба” меня трогает до самых глубин. Всегда нужно найти своего автора, свою тему, которая волнует и позволит открыть новые смыслы. Астафьева, я любил всегда, как всех русских представителей деревенской прозы, они мне близки, понятны. Я сам человек от земли, знаком так сказать с крестьянским трудом, умею держать в руках и косу, и лопату; в детстве часто жил в деревне. Так вот в деревне, там всё понятно: и среда, и дела, и люди. Жизнь там очищена от всего лишнего. Нет двуличной природы, всё прямо, и просто, и легко. Думаю, у авторов, таких как Трифонов, Абрамов, Распутин, Астафьев — настоящая, непридуманная жизнь ощутима и понятна каждому: профессору и школьнику. Сейчас часто размыты границы между определениями правды и лжи, веры и безверья; эта вечная, модная наша толерантность или желание найти так называемые “оттенки тьмы”, это всё было чуждо для писателей “сороковых роковых”, прошедших войну, они то понимали чётко: где зло, где добро.

— Как проходило ваше знакомство с артистами?

— Я приезжал в театр и посмотрел достаточно много спектаклей, а когда была написана инсценировка, мы вместе с главным режиссёром ТЮЗа Сусанной Юрьевной Цирюк обсудили возможное распределение. Я решил, что возьмусь за камерное пространство Новой сцены, эта площадка является экспериментальной и такого материала с жесткой эстетикой сибирской притчи на ней, думаю, ещё не ставилось. В спектакле играют всего 3 актера и 3 актрисы. Когда родилось предчувствие темы, мы с моим художником Татьяной Видановой сочинили концепцию сценографии, и решение будущего стиля спектакля, его эстетику, цвет и т. д.

— Получается, что приехали с готовой концепцией?

— Да, конечно. Так всегда и происходит. Питерский ТЮЗ живёт очень насыщенной жизнью, в нём каждый день играется много спектаклей, много параллельных выпусков, работают все площадки, а ещё при этом организовываются фестивали, гастроли и много чего ещё. В такой театр нужно приезжать абсолютно готовым! Поэтому кроме инсценировки, сценографии уже была написана музыка. Композитор Владимир Брусс и художник Татьяна Виданова — это моя дорогая сердцу постановочная команда, с которой я выпустил не один спектакль. Но над спектаклем, кстати, у нас работают и два питерских специалиста: Людмила Мохова помогает в освоении особого сибирского фольклора, а Вероника Карпусь, штатный хормейстер и дирижёр ТЮЗа разучивает партии с артистами. Я сразу понимал, что кроме оригинальной музыки в спектакле должна быть музыка народная, звучание с тех мест, про которые мы рассказываем. Таймыр, Енисей, тундра, север, тайга — всё это особое место действия, иное место силы! Фактически для сегодняшних жителей средней полосы — Таймыр, как другая планета или другая цивилизация! Представьте, что там на одного промысловика-охотника зимой, например, приходится площадь объекта величиной в какую-нибудь европейскую страну! Чтобы жить в тайге, нужно быть сильным во всех смыслах слова. И вот в фольклоре есть это ощущение силы. Скажу по опыту, что актёрам иногда легче почувствовать характер своего персонажа через песню, чем через написанный текст роли, ведь в песне уже есть и мудрость, и боль, и тоска.

— А про что получается ваш спектакль?

— Про совесть. Про нашу молчащую, ушедшую на дно совесть. Как та самая Царь-рыба. Именно с ней и вступает в борьбу главный герой Зиновий Утробин! Совесть — это наш Бог внутри нас! А Енисей — конечно, это не просто река, это хранилище нашей жизни, всё то, что уносится, течёт, движется. Наша жизнь — это прошлое и будущее — с этим мы ассоциируем присутствие воды в спектакле. Значение воды сакральное и культовое (особенно для всех чалдонских сибиряков).

Книга “Царь-рыба” — цикл во многом автобиографических рассказов, с тяжелым, вязким, трудным, но необыкновенно рельефным языком. Слог Астафьева — это и как непроходимые, и одновременно прекрасные дебри тайги; это концентрация смыслов на уровне ветхозаветных сюжетов. Не секрет, что образ рыбы — часто встречается в Евангелие, как символ причастия и спасения!

На самом деле, это ведь история отнюдь не про рыбалку и не про лес. Скажем прямо в советские годы под “образом рыбалки” или “образом охоты” писатель мог сказать о многом большем! Что далеко ходить: достаточно вспомнить “Охоту на волков” Высоцкого. Когда он кричал на разрыв аорты “Обложили меня!”, все советские люди понимали, что обложили народ вообще в стране! В этих смыслах и нужно воспринимать прозу “Царь-рыбы”. Тем более написаны они в одно время. Мы все на крюках! Но крюки — это не только наше желание зацепиться за жизнь, это и сцеплённость с жизнью независимо от своих желаний. Крючки — это опора. Часто в своих цепких желаниях люди стремятся растянуть леску жизни и теряют связь с космосом, с миром, с природой, с Вселенной, с Богом. Тут важно сохранять баланс натяжения!

— А в каком жанре ваша история?

— У нас не бытовая история. В основе лежит сложная и серьёзная литература, которую мы превращаем нашей театральной образной символикой в притчу. В целом, если говорить о сюжете: это история двух братьев, которые враждуют. Спектакль начинается сразу с этого их противостояния, с ненависти. Как не вспомнить Каина и Авеля? Грех братоубийства! Для меня важно, что Астафьев шире смотрит на этот вопрос: он не обвиняет только кого-то одного из братьев в этой ненависти! Автор говорит, что виноваты оба! Там, где позавидовал один, другой возгордился. И воздаяние приходит обоим. Очень трудно просить прощения. А как без прощения? Спасти мир, спасти человечество может только примирение. Примирение, раскаяние, покаяние — это тот свет, который созидает душу.

— А как проходит работа с артистами?

— Работа с артистами — это самый важный процесс, который занимает огромное количество времени на пути к созданию спектакля. Это встречи, поиски, репетиции, споры, этюды, пробы. Это не только постановка, раскадровка или готовая партитура. Это возможность постигнуть что-то новое, необыкновенное, непознанное. И вот когда случаются счастливые мгновения, открытие, находка или удача, астафьевская деревенская проза советских времён выходит на уровень софокловской драматургии, шекспировских монологов, погружает в сложные миры Достоевского и Толстого. Хорошая литература, вечная литература — всегда содержит в себе такой синтез высот и глубин. Тут уж однозначно всем актёрам будет что сыграть и ради чего выйти на сцену.

— “Царь-рыба” произведение очень большое, как получилось его уместить в один спектакль без антракта?

— В основе у нас всего два рассказа. И я не ставил цель, поставить всю книгу, хотя мы ее знаем, мы к ней обращаемся, вносим уточнения в сюжете. Это помогает нам с артистами находить ответы в тех событиях, подробностях, которые мы взяли за основу инсценировки. Признаюсь, что сначала я хотел взять только один рассказ, сделать материал исключительно про поединок героя с царь-рыбой. Но потом понял, что история интересней и шире. И чтобы раскрыть одного брата-героя, нужно понять, каким же был второй. Один брат — неудачник. Другой — отличник и прирожденный победитель! Оба разные, но оба братья. Они сцеплены, они родные. И фамилия у них недаром Утробины. Из одной утробы матери. Из единой утробы земли. Тема материнства природы — во многом не случайна. Земля — женского рода, природа — женского рода, рыба — женского рода, совесть — женского рода. Нельзя обижать то, что женского рода. Нельзя забывать то, что дало тебе жизнь!

— Пространство сцены повлияло на спектакль?

— Да. Мне нравятся белые стены этого помещения Новой сцены, и за счет этого белого благородного пространства, чистого горизонта интересно работать с серым и черным цветом. Особое пространство всегда даёт почву для режиссёрской фантазии.

— С чем хотелось бы, чтобы ушли зрители?

— Для меня театр — территория общения в первую очередь, пространство поиска новых смыслов, великая возможность строить и разрушать собственные миры. Театр — великое поле творческой свободы. Театр — это постоянное напоминание зрителю, кто мы есть на самом деле. Мне бы хотелось повести серьезный разговор о нашем предназначении, об искуплении, о смысле нашего бытия. Мы создаем мифологический театр с яркими, психологическими, концептуальными сценами, моментами, когда мы размышляем о человеке, и пытается его привести к покаянию, переосмыслению своей жизни. Вообще вся великая литература об этом… Слова разные, эстетика разная, слог другой, обстоятельства другие, времена… но все говорят про душу. Все стремятся к красоте!

Сам способ, в котором мы будем ткать полотно спектакля, дает зрителю свободу для размышлений, каждый увидит что-то свое. Хотелось бы, чтобы люди вспомнили о своей душе, что к ней нужно пробиваться, слушать природу, духовно быть неспокойным. Важно, что финал нашего спектакля все-таки спасение. Ведь каждый из нас, если спасёт своего тонущего брата, точно сможет спасти и себя!

Фотографии предоставлены пресс-службой ТЮЗа им. А. А. Брянцева